Монолог о маме: «Другая Маргарита Терехова» (отрывок)
«…В детстве маму я видела нечасто. Она жила между съемочными площадками и театром, поэтому воспитывала меня бабушка. Но когда я заболевала, мама тут же бросала все дела — приезжала и, заметно волнуясь, выговаривала бабушке, что у меня температура. Они всегда немножко спорили, как меня надо лечить, а я переживала за них обеих. Но зато было счастьем наблюдать за мамой. От нее всегда так вкусно пахло, она была небесной…И еще я очень любила смотреть, как мама спит. Спала она у нас на диване, у нее привычка была: спать на спине, закрывая лицо во сне руками, и ее роскошные волосы так красиво свисали по подушке вниз, а я все смотрела-смотрела…
О красоте Маргариты Тереховой говорили в ту пору очень многие. На нее оборачивались, к ней подходили знакомиться. Но самое настоящее волшебство происходило, когда она появлялась на сцене. Зал просто замирал! Обычно актрисы, знающие о своей обворожительной внешности, ведут себя немного высокомерно. А у моей мамы никогда не было этого качества. К ней можно было прийти за кулисы, и она со всеми охотно общалась. И всегда она была центром любой компании, умела всех подключить к разговору, даже стоящих в сторонке вовлекала. Миф о ее несносном характере — непонятно откуда».
«<…> Андрей Тарковский называл маму «актрисой-подробницей», поскольку она всегда дотошно расспрашивала, почему так, отчего эдак? Например, когда в театре она получила роль в «Милом друге», то попросила свою подругу, которая знала французский в совершенстве, перевести для нее роман: вдруг в существующем переводе упущены важные детали? Тарковский ценил ее за это. Однако на съемках «Зеркала» они поругались. Сценария у фильма не было — Тарковский снимал автобиографичный фильм, и никто кроме него не знал «сюжета». Они накануне разбирали сцену, а назавтра снимали. Но мама все время теребила Марию Ивановну (маму Тарковского), требуя рассказать, каким Андрей был в детстве, какой он. Впрочем, поругались они не из-за этого. В одной сцене Тарковский настаивал, чтобы Терехова на съемках отрубила голову петуху.
Мама сказала, что не сделает этого. Завязался спор и, защищаясь, она обронила:
— Если снял «Андрея Рублева», больше ничего снимать не надо! — и ушла на подгибающихся ногах в неизвестном направлении...
Тарковский ее догнал:
— Да будет тебе известно, я снимаю свой лучший фильм… Но съемку приостановил. А через несколько дней мама случайно увидела его кинематографический дневник с комментариями к кадрам: «Произошла катастрофа. Рита отказалась рубить голову петуху, но я и сам чувствую, что здесь что-то не то...» В итоге в фильме ограничились криком петуха, перьями и крупным планом потрясенного лица».
«<…> Например, очень теплые отношения связывали маму с Фаиной Георгиевной Раневской. Однажды, еще студенткой, она бежала по темному коридору театра и вдруг столкнулась с Фаиной Георгиевной. Чтобы загладить свою вину, с перепугу спросила:
— Фаина Георгиевна, а вы забываетесь, когда играете на сцене?
На что та спокойно ответила:
— Дорогая моя, если я буду забываться на сцене, то свалюсь в оркестр, — и степенно двинулась дальше.
Вместе с Фаиной Георгиевной мама играла в спектакле «Дальше - тишина», у нее там была маленькая роль внучки. И однажды Раневская ее проучила, поскольку мама опоздала в театр со съемочной площадки. Ничего криминального не произошло: мама заранее позвонила, сказала, что не успевает, и вместо нее стали готовить к спектаклю другую актрису. Однако в последний момент мама приехать успела. Быстро переоделась и пошла на сцену. Но Раневская жутко сердилась и первые двадцать минут в упор ее не замечала, даже говорила свои реплики в сторону, но к концу спектакля все же оттаяла и доиграла спокойно, потому что маму очень любила.
А еще с Раневской они играли в спектакле «Шторм», где почти весь состав театра занят в массовке. У мамы в ту пору был невероятно плотный график, день — съемки, день — летит на спектакль и опять — в театр. Представляете, она приезжала, уже будучи популярной, известной актрисой, участвовать в этой массовке потому, что некоторые фыркали:
— А где эта наша Терехова?!
Мама и не отказывалась от массовки, пока сам Завадский разрешил ей не приходить.
Когда мама забеременела мной, в театре готовились к спектаклю «Живой труп», все, конечно, узнали о маминой беременности. Первой позвонила Раневская:
— Риточка, деточка, у вас такая карьера, все так удачно складывается, а из-за того, что вы в положении, вы можете потерять такую роль!
Мама ей ответила:
— Фаина Георгиевна, неужели живой ребенок не дороже одной или нескольких ролей?
И Раневская, помолчав, ее поддержала:
— Да, конечно, конечно, вы правы…»